|
Мороженая картошка.
- Товарищ Эфрон! Картошку привезли! Мороженая!
Узнаю, конечно, позже всех, но дурные вести - всегда слишком рано.
«Наши» уехали в экспедицию, сулили сахарные россыпи и жировые залежи, проездили два месяца и привезли... мороженую картошку! По три пуда на брата. Первая мысль: как довезти? вторая: как съесть? Три пуда гнили.
Картошка в подвале, в глубоком непроглядном склепе. Картошка сдохла, и ее похоронили, а мы, шакалы, разроем и будем есть. Говорят, привезли здоровую, но потом вдруг кто-то «запретил», а пока запрет сняли, картошка, сперва замерзнув, затем оттаяв, сгнила. На вокзале пролежала три недели.
Бегу домой за мешками и санками. Санки - Алины, детские, бубенцовые, с синими вожжами, - мой подарок ей из Владимирского Ростова. Просторное плетение корзиночкой, спинка обита кустарным ковром. Только двух собак запрячь - и айда! - в северное сияние...
Но собакой служила я, северное сияние же оставалось позади: ее глаза! Ей тогда было два года, она была царственна. («Марина, подари мне Кремль!» - пальцем указывая на башни.) Ах, Аля! Ах, санки по полуденным переулкам! Моя тигровая шуба (леопард? барс?), которую Мандельштам, влюбившись в Москву, упорно величал боярской. Барс! Бубенцы!
У подвала длинный черед. Обмороженные ступени лестницы, Холод в спине: как втащить? Свои руки, - в эти чудеса я верю, но три пуда вверх! По тридцати упирающимся и отбрасывающим ступеням! Кроме того, один полоз сломан. Кроме того, я не уверена в мешках. Кроме всего, я так веселюсь, что - умри! - не помогут.
Впускают партиями: по десяти человек. Все - парами, мужья прибежали со своих служб, матери приплелись. Оживленные переговоры, планы: тот обменяет, этот два пуда насушит, третий в мясорубку пропустит (это три пуда-то?!) - есть собираюсь, очевидно, только я.
- Товарищ Эфрон, добавочные брать будете? На каждого члена семьи полпуда. У вас сеть удостоверение на детей?
Кто-то:
- Не советую! Там одна слизь осталась.
Кто-то еще:
- Загнать можно!
Продвигаемся. Охи, выдохи, временами - смех: в темноте чьи-то руки встретились: мужская и женская. (Мужская с мужской - не смешно.) Кстати, откуда это веселяшее действие Эроса на малых сих? Вызов? Самооборона? Скудость средств выявления? Робость под прикрытием легкости? Дети ведь, испугавшись, тоже часто смеются. «L'аmour n еst ni joyeux tendre».
А может быть- вернее всего - никакого аmоur, просто неожиданность: мужская с мужской - ругань- мужская с женской - смех. Неожиданность и безнаказанность.
Говорят о предстоящем суде над сотрудниками, представили огромные счета и на закупленное и на прожитое : какие-то постои, подводы, извозчики... Себе, конечно, нахватали всего.
- Вы заметили, как такой-то отъелся?
- А такой-то? Щеки лопаются!
Впустили. Навстречу ошалелая вереница санок. Полозья по ногам. Окрики. Тьма. Идем по лужам. Запах поистине тлетворный.
- Да посторонитесь же!!!
- Товарищ! Товарищ! Мешок лопнул!
Хлипь. Хлябь. Ноги уходят по щиколку. Кто-то, тормозя весь цуг, яростно разувается: валенки насквозь' Я давно уже не чувствую ног. - Да свет-то когда-нибудь - будет?!
- Товарищи! Удостоверение потеряла! Ради всего святого - спичку! Вспыхивает. Кто-то на коленях, в воде, беспомощно разгребает слизь
- А вы в карманах поищите! - Вы, может, дома забыли? • Да разве тут найдешь?! - Продвигайтесь! Продвигайтесь! Товарищи, встречная партия! Поберегись!!!
И - прогал. Прогал и водопад. Квадратная дыра в потолке сквозь которую дождь и свет. Хлещет, как из дюжины труб. - Потонем! - Прыжки, скачки, кто-то мешок упустил, у кого-то в проходе санки завязли. - Господи!
Картошка на полу: заняла три коридора. В конце более защищенном, менее гнилая. Но иного пути к ней, кроме как по ней же нет. И вот: ногами, сапогами. Как по медузьей горе какой-то. Брать нужно руками: три пуда. Но оттаявшая слиплась в чудовищные гроздья. Я без ножа. И вот, отчаявшись (рук не чувствую) - Любовь - не веселье и нежность (франц.), какую попало: раздавленную, мороженую, оттаявшую... Мешок уже не вмещает. Руки, окончательно окоченев, не завязывают. Пользуясь темнотой, начинаю плакать, причем тут же и кончаю.
- На весы! На весы! Кому на весы?!
Взваливаю, тащу.
Развешивают два армянина, один в студенческом, другой в кавказском. Белоснежная бурка глядит пятнистой гиеной. Точно архангел коммунистического Страшного Суда! (Весы заведомо врут!)
- Товарищ барышня! Не задерживай публику!
Ругань, пинки. Задние напирают. Я загромоздила весь проход. Наконец, кавказец, сжалившись - или рассердившись, откатывает мой мешок ногой. Мешок слабо завязанный, рассыпается. Клюканье. Хлипанье. Терпеливо и не торопясь подбираю.
Обратный путь С картошкой. (Взяли только два пуда, третий утаили.) Сначала беснующимися коридорами, потом сопротивляющейся лестницей, слезы или пот на лице, не знаю.
И не знаю, дождь иль слезы
на лице горят моем...
Может, и дождь! Дело не в этом! Полоз очень слаб, расщепился посредине, навряд ли доедем. (Не я везу санки, вместе везем. Санки - сподвижник по беде, а беда - картошка. Собственную беду везем! )
Боюсь площадей. Арбатской не миновать. Можно было с Пречистенского переулками, но там спуталась бы. Ни снега, ни льда: везу по воде, местами - по сухому. Задумчиво любуюсь на булыжники, уже розовые..
- О, как все это я любила!
Вспоминаю Стаховича. Увидь он меня сейчас, я бы неизбежно сделалась для него предметом гадливости. Все, вплоть до лица, в подтеках. Я не лучше собственного мешка. Мы с картошкой сейчас - одно.
- Да куда ты пре-ешь! Нешто это можно - прямо на людей ! Буржуйка бесхвостая!
- Конечно, бесхвостая, - только черти хвостатые!
Кругом смех. Солдат, не унимаясь:
- Ишь, шляпку нацепила! А морду-то умыть...
Я, в тон, указывая на обмотки:
- Ишь, тряпки нацепил!
Смех растет. Я, не желая упустить диалога, останавливаюсь, якобы поправляя мешок.
Солдат, расходясь:
- Высший класс называется! Интеллихенция! Без прислуги лица умыть не могут!
Какая-то баба, визгливо: - А ты мыла дай! Мыло-то кто измылил? Почем мыло-то на Сухаревой, знаешь?
Кто-то из толпы:
- Чего ему знать? Ему казенное идет! А вы, барышня, картошку несете?
- Мороженую. На службе дали.
- Известно, мороженую- хорошая-то самим нужна! Подсобить, что ли?
Толкаю вожжи напрягаются, еду. Пощади голос бабы ... солдату:
- Что ж она, что в шляпе, не человек, что ли?
Рас-су-ди-ил!
| 
