Марина Цветаева
 VelChel.ru 
Биография
Хронология
Семья
Цитаты
Галерея
Памятники Цветаевой
Стихотворения 1906—1920
Стихотворения 1921—1941
Стихотворения по алфавиту
Статьи
Поэмы
Проза
  Повесть о Сонечке
  Мои Службы
  Открытие музея
  Музей Александра III
  Жених
  Мой Пушкин
  Наталья Гончарова (Жизнь и творчество)
  … Автопортрет с лилиями
  … Уличка
  … Мастерская
  … Трехпрудный
  … Младенчество
  … Две Гончаровы
  … «Моя родословная»
  … Первая Гончарова
  … Притча
  … «Внешние события»
  … Русские работы
  … Защита твари
  … Первая заграница
и последняя Россия
  … Сделка с совестью
  … Выставки
… После-России
  … Гончарова и театр
  … Из бесед
  … Повторность тем
  … Гончарова и школа
  … Гончарова и машина
  … Заграничные работы
  Октябрь в вагоне
  Вольный проезд
Автобиографическая проза
Статьи и эссе
О творчестве автора
Об авторе
Переписка
Ссылки
 
Марина Ивановна Цветаева

Проза » Наталья Гончарова (Жизнь и творчество) » После-России

После-России

Мы оставили Гончарову в вагонном окне, с путевым альбомом в руках. Фиорды, яркие лужайки, цветущая рябина - в Норвегии весна запаздывает, - благословляющие - за быстротой всегда вслед! - лапы елок, курчавые речки, стремящиеся молодые тела бревен. Глаза глядят, рука заносит. Глядят на то, что видят, не на то, что делают. Станция: встреча глаза с вещью. Весна запаздывает, поезд опережает. Из опережающего поезда - запаздывающую весну. Вещь из поезда всегда запаздывает. Все, что стоит, - запаздывает. (Деревья и столпники не стоят: идут вверх.) Тем, кто стоит, - запаздывает. А из вагонного окна вдвойне запаздывает - на все наше продвижение. Но в Норвегии - сама весна запаздывает! То, что Гончарова видит в окне, - запаздывает втройне. Как же ей не торопиться?

В итоге целый альбом норвежских зарисовок. Норвегия на лету.

Первая стоянка - Швейцария. С Швейцарией у Гончаровой не ладится. Навязчивая идея ненастоящести всего: гор и озер, козы на бугре, крыла на воде. Лебеди на Лемане явно-вырезные, куда менее живые, чем когда-то ее деревца. Не домик, где можно жить и умереть, а фанерный «chalet suisse» (сувенир для туристов), которому место на письменном столе... знакомых. Над картонажем коров - картонаж Альп. Гончарова Швейцарию - мое глубокое убеждение - увидела в неподходящий час. Оттого, что Гончарова увидела ее ненастоящей, она не становится поддельной, но и Гончарова, увидев ее поддельной, от этого не перестает быть настоящей. - Разминовение. - Но - показательное: стоит только Гончаровой увидеть вещь ненастоящей, как она уже не может, суть отказывается, значит - кисть. Не натюрморт для Гончаровой шляпа или метла, а живое, только потому их писать смогла. Для Гончаровой пищущей натюрмортов нет. Как только она ощутила вещь натюрмортом, писать перестала. На смерть Гончарова отвечает смертью, отказом. (Вспомним городской камень и зиму, - для нее - давящих жизнь: траву.) Смерть (труп) не ее тема. Ее тема всегда, во всем воскресение, жизнь: тот острый зеленый росток ее первого воспоминания. (Писала ли хоть раз Гончарова - смерть? Если да, то либо покой спящего, либо радость воскрешающего. Труп как таковой - никогда,) Гончарова вся есть живое утверждение жизни, не только здесь, а жизни навек. Живое опровержение смерти.

«Быть может - умру, наверно воскресну!»

Идея воскресения, не идея, а живое ощущение его, не когда-то, а вот-вот, сейчас, уже! - об этом все ее зеленые ростки, листки, - мазки.

Растение, вот к чему неизбежно возвращаюсь, думая о Гончаровой. Какое чудесное, кстати, слово, насущное состояние предмета сделавшее им самим. Нет предмета вне данного его состояния. Цветение (чего-то, и собирательное), плетение (чего-то, из чего-то, собирательное), растение - без ничего единоличное, сам рост. Глагольное существительное, сделавшееся существительным отдельным, олицетворившее собой глагол. Живой глагол. Существительное отделившееся, но не утратившее глагольной длительности. Состояние роста в его разовом акте ростка, но не даром глагольное звучание - акте непрерывном, акте-состоянии, - вот растение.

Не об одном растительном орнаменте речь, меньше всего, хотя и говорю о живописце. Всю Гончарову веду от растения, растительного, растущего. Орнамент - только частность. Волнение, с которым Гончарова произносит «куст», «рост», куда больше, чем то, с которым произносит «кисть», и - естественно, - ибо кисть у нее в руке, а куст? рост? Доводов, кроме растительных, от Гончаровой не слыхала. - «Чем такое большое и круглое дерево, например, хуже, чем...» Это - на словах «не хуже, чем», в голосе же явно «лучше» - что - лучше! - несравненно.

Куст, ветвь, стебель, побег, лист - вот доводы Гончаровой в политике, в этике, в эстетике. Сама растение, она не любит их отдельно, любит в них себя, нет, лучше, чем себя: свое. Пишучи ивовые веточки и тополиные сережки - родню пишет тульскую. А то подсолнухи, родню тираспольскую. Родню кровную, древнюю, породнее, чем Гончарова - та. Глядя на Гончарову, глядящую на грядку с капустой - вниз - или на ветку в сережках - вверх, хочется вложить ей в уста последнюю строчку есенинского Пугачева:

» - Дар-рагие мои... ха-ар-рошие...»

Мнится мне, Гончарова больше любит росток, чем цвет, стебель, чем цвет, лист, чем цвет, виноградный ус, чем плод. Здесь рост голее, зеленее, новее. (Много цветов писала, там - подсолнухи, здесь магнолии (родню дальнюю), всюду розы - родню вечную, не в этом суть.) Недаром любимое время года весна, в цвет - как в путь - пускающаяся. И еще - одно: цвет сам по себе красив, любовь к нему как-то - корыстна, а - росток? побег? Ведь только чистый жест роста, побег от ствола, на свой страх и риск.

Первое сильное впечатление Европы - Испания. Первое сильное впечатление Испании - развалина/ Никто не работает, и ничто не держится. Даже дома не держатся, держаться ведь тоже работа - вот и разваливается. Разваливается, как лень в креслах: нога здесь, нога там. Естественное состояние - праздность. Не ровно столько, сколько нужно, чтобы прожить, а немножко меньше, чем нужно, чтобы не умереть. Прожиточный минимум здесь диктуется не расценкой товаров, а расценкой собственных движений, от предпринимательской независимой. Но - лень исключительно на труд. (Есть страны, ленивые только на удовольствия.) Даже так: азарт ко всему, что не труд. Либо отдыхают, либо празднуют. Страна веселого голода, страна презрения к еде (пресловутая испанская луковица). «Если есть - работать, я не ем». (Детское негодующее: «Я больше не играю».) Гончаровой чужая праздность и чужой праздник не мешают. Полотняный Завод на саламанкский лад. Здесь Гончарова пишет костюмы к Садку, рядит Садка в красную поддевку, царевну в зелено-желто-серебряную не то чешуйку, не то шкурку, наряжает морских чудищ. «Садко», потом, идет в Испании два раза, привезенный Дягилевым «домой».

Историйка.

В пустой старой университетской церкви Саламанки монах рассказывает и показывает группе посетителей давнюю древнюю университетскую славу:

- «Этот университет окончило трое святых. Взгляните на стену: вот их изображения. С этой кафедры, на которую еще не вступала нога ни одной женщины, Игнатий Лойола защищал свою...»

Почтительный подъем посетительских голов и - с кафедры слушающая Гончарова.

В Испании Гончарова открывает черный цвет, черный не как отсутствие, а как наличность. Черный как цвет и как свет. Здесь же впервые находит свою пресловутую гончаровскую гамму: черный, белый, коричневый, рыжий. Цвета сами по себе не яркие, яркими не считающиеся, приобретают от чистоты и соседства исключительную яркость. Картина кажется написанной красным, скажем, и синим, хотя явно коричневым и белым. Яркость изнутри. (В красках, как в слове, яркость, очевидно, вопрос соседства, у нас - контекста.)

На родине Сервантеса, в Саламанке, Гончарова проводит больше полугода и здесь же начинает Литургию - громадную мистерию по замыслу Ларионова и Дягилева, по бытовым соображениям не осуществленную.

Алфавитный указатель: А   Б   В   Г   Д   Е   Ж   З   И   К   Л   М   Н   О   П   Р   С   Т   У   Ф   Х   Ц   Ч   Ш   Э   Ю   Я   #   

 
 
    Copyright © 2024 Великие Люди  -  Марина Цветаева