Об авторе » Эфрон А.С. О Марине Цветаевой » Воспоминания дочери
» Детские стихи • Записи • Из лагерных писем М. И. Цветаевой

Детские стихи

Марина Ивановна включила в свой сборник «Психея», вышедший в Берлине в 1923 году, - двадцать стихотворений Али, озаглавив их «Стихи моей дочери» и отметив, что ей семь лет. Марина Ивановна хотела опубликовать и прозу Али. В 1923 году она собиралась подготовить к печати книгу «Земные приметы» (весна 1917-го, осень 1919 г.) - это первый том, а второй - «Детские записи» - Алины записи. «Такой книги еще нет в мире. Это ее письма ко мне, описание советского быта (улицы, рынка, детского сада, очередей, деревни и т. д. и т. д.), сны, отзывы о книгах, о людях - точная и полная жизнь души шестилетнего ребенка. Можно было бы воспроизвести и факсимиле почерка (все ее тетради - налицо)».

Марина Ивановна включила в свой сборник «Психея», вышедший в Берлине в 1923 году, - двадцать стихотворений Али, озаглавив их «Стихи моей дочери» и отметив, что ей семь лет.

Марина Ивановна хотела опубликовать и прозу Али. В 1923 году она собиралась подготовить к печати книгу «Земные приметы» (весна 1917-го, осень 1919 г.) - это первый том, а второй - «Детские записи» - Алины записи. «Такой книги еще нет в мире. Это ее письма ко мне, описание советского быта (улицы, рынка, детского сада, очередей, деревни и т. д. и т. д.), сны, отзывы о книгах, о людях - точная и полная жизнь души шестилетнего ребенка. Можно было бы воспроизвести и факсимиле почерка (все ее тетради - налицо)».

Спите, Марина, Спите, Морская Богиня. Ваше лицо будет скрыто в небесных морях. Юноши будут давать Вам обеты в церквах. Звери со всех сторон мира Будут реветь под цыганской звездою любви. Не в гробе, а в гроте Уснете, Морская Богиня. Море глубоко пророет чертоги для Вас... ВАША КОМНАТА Пахнет Родиной и Розой, Вечным дымом и стихами. Из тумана сероглазый гений Грустно в комнату глядит. Тонкий перст его опущен На старинный переплет. А над изголовьем грозным Серебром сверкает - Ястреб, Царь ночей. Это сердце скрывает всю грусть. Трехугольные брови тоскливы. Тонкий палец прижатый к губам Сторожит, - не придет ли она С героической розой в губах. Эта роза растет в страсти моря, Глубина этой розы любовь. Я устала быть госпожой. Мне приятно быть рабой. Чтобы руки владели косой А глазища - слезой. Я устала быть госпожой, Мне приятнее быть рабой. Чтоб привычной рукою прясть Перед смертию лен. <...> Чей конь далеко ржет? Войны. Чей голос жалобный вдали? То голос матери, вдовы, - Невесты, дочки, мы.

Записи

Об А. Блоке

«Александр Блок - такой же великий поэт, как и Пушкин...»

«Деревянное лицо вытянутое. Темные глаза опущены, неяркий сухой рот, коричневый цвет лица. Весь как-то вытянут, совсем мертвое выражение глаз, губ и всего лица...»

Об А. Белом

«Это был небольшого роста человек, с лысиной, быстрый, с сумасшедшими как у кошки глазами...»

О В. Иванове

«...неопределенные, туманные глаза, горбатый нос, морщинистое желтое лицо, потерянная сдержанная улыбка. Говорит с легкой расстановкой, не шутит, все знает, учен, и не грамоте и таким вещам, а учен, как ученый. Спокойный, спокойно ходит и спокойно глядит, не пламенный, а какой-то серый...»

Из лагерных писем М. И. Цветаевой

[Адрес: г. Москва Покровский бульвар, дом 14/5, квартира 62 Эфрон Георгию Сергеевичу. На конверте надпись красным карандашом рукой Цветаевой: «Кыня! Получила письмо в 9 ч. утра - и не прочла!».]

Дорогая мама, получила от Вас вчера открытку, сегодня открытку, и открытку от Мура. Очень рада; что, тьфу тьфу не сглазить, наладилась наша переписка. Только из Ваших открыток я узнала что и где папа, а то за всё это время не имела о нем и от него никаких известий, и не подозревала о его болезни. Ужасно это меня огорчило. Как жаль, что не дошли до Вас мои московские открытки! Знаете ли Вы, что в Бутырках принимаются, 1 раз в месяц, продуктовые и вещевые передачи? Продуктовые - масло и сахар, каждый до 3-х кило. Для подследственных - с разрешения начальника тюрьмы, после решения - просто так. Открытки Ваши читала и перечитывала, и всё так ясно представляла себе. Больше, чем когда-либо жалела, что не была с Вами. В смысле условий в Москве мне было неплохо - идеальная чистота, белье, хорошие постели, довольно приличное питание, врачебная помощь, и главное - чудесные книги. Читала и перечитывала, не переводя дыхания, как никогда в жизни. Были и книги в старых изданиях - Брокгауза и Тезки [Т. е. дореволюционные издания акционерного издательского общества Ф. А. Брокгауза - И. А. Ефрона], - в частности перечла всего Лескова, и новые издания. Как я вспоминала Вас, читая какую-н<и>б<удь> чудесную книгу, вроде «Волшебной горы» Манна [Роман (1924) немецкого писателя Томаса Манна (1875-1955)], или «Жизнь Бенвенуто Челлини, написанную им самим» [Книга итальянского скульптора, ювелира, писателя Бенвенуто Челлини (1500-1571)]. Когда получила однотомник Пушкина, чуть не расплакалась от радости. Знаю наизусть всего Евгения Онегина, Декабристок, много стихов с английского в отвратительных переводах. Ехать мне было грустно. Надежда сильнее фактов - я всё ждала что, как было обещано, пойду домой. Живу неплохо, только неизвестно, надолго ли на одном месте. Если будет перерыв с письмами - не волнуйтесь, значит поехала дальше. Мама, Вы пишете о вещах - мне жаль, если пришлете хорошее, свое. Всегда есть шансы, вернее мальшансы [От фр. Malchance - неудача], что они пропадут.

Денег, о которых пишете, еще не получила. Работаю в швейной мастерской, стараюсь. До сих пор не осознала того, что со мной произошло, всё надеюсь на чудо. В нашем общежитии люди относятся ко мне изумительно, и в первый раз в жизни мне нечем поделиться с теми, кто делится со мною. Огромное спасибо за вещи, переданные мне в Москве. Они очень тронули меня, и очень помогли, а то совсем замерзла бы. Единственное, чего не доставало - простыни, до сих пор сплю на пальто, но от этого отнюдь не страдаю. Очень рада, что Мулька помогает Вам, я так и думала. Получила от него вчера длинную и нежную телеграмму. Не отозвалась ли на нем моя история? Это было бы слишком обидно. Мама, пришлите мне пожалуйста Вашу карточку, Мура теперешнего и маленького, и папу. Как мне жаль, что пропали все фотографии и письма, взятые у меня. Особенно жаль карточек. Неужели вещи Вы получили только летом? Я сделала всё зависевшее от меня, чтобы получили Вы их к холодам. В выходной напишу Вам и Мульке большое письмо, сейчас совсем засыпаю. Крепко крепко обнимаю, целую, люблю.

Г. С. Эфрону

Дорогой мой Мур! Получила твою открытку от 10.3.41, первый привет после такого перерыва. Пишу тебе вечером после работы, радио чуть попискивает, и глаза слипаются. Устала. Мулька писал мне о тебе много хорошего. Как жаль мне, братик, что мы так далеко друг от друга! И как много думаю о тебе, и другим рассказываю, какой у меня брат. Меня тронула твоя фраза о том, что ты «охладел к призванию художника, и никогда не вернусь назад». Спроси у Мульки - он объяснит тебе, что понятия «всегда» и «никогда» не существуют, и почему. Рада, что изучаешь Маяковского и Багрицкого. Нашел ли среди моих книг сборник о Маяковском под редакцией Лили Брик? Нашла ли мама французские старинные альманахи, к<отор>ые я ей предназначала? Почему не ходишь в театры? С такой теткой, как Лиля, «все пути и все дороги (в театр) для тебя открыты». Я бы с удовольствием сходила сейчас в театр им. Вахтангова, на что-угодно, кроме, само собой разумеется, «Аристократов» Погодина [Пьеса «Аристократы» (1934) драматурга Николая Федоровича Погодина (1900-1962) о стройках первых пятилеток, в которых принимают участие и насильственно привлеченные к труду представители уголовного мира].

Ты будешь смеяться, но за последние полтора года я сама сделалась знатоком Чайковского, не слыша при этом ни единой его ноты. Прочла о нем очень много, и очень он меня заинтересовал - неврастеник, или, как говорит Мулька, «шизофреник», не гений (даже в детстве не вундеркинд, а просто впечатлительный ребенок), мягкий, неуверенный в себе, начавший композиторскую деятельность поздно и случайно, обожавший семейную жизнь и через год совместной жизни разведшийся с женой, одним словом «ам слав» [От фр. Бme slave - славянская душа] во всем своем величии, во всей своей слабости. Советую тебе, если это тебя заинтересует, раздобыть книгу брата Чайковского, Модеста [Модест Ильич Чайковский (1850-1916) - драматург, либреттист, критик, младший брат композитора; автор трехтомной биографии «Жизнь П. И. Чайковского» (1900-1902)], о П. Чайковском, а также «Переписку Чайковского с Н. Ф. фон-Мекк» [Надежда Филаретовна фон Мекк (1831-1894) - жена российского капиталиста К. Ф. фон Мекка, меценатка, покровительствовала П. И. Чайковскому] (последнее существует в двух томах, изданных «Академия».) Так ты собираешься быть критиком? По-моему, ты им всегда был. В общем семья наша из литературы не выходит. Со временем - или когда оно будет, буду писать и я. «Записки из Живого Дома» [Парафраз заглавия романа Ф. М. Достоевского о каторге «Записки из Мертвого дома» (1860-1861)].

Север красив, величествен и холоден. Но верится тому, что существуют теплые моря, и что где-то цветут мимозы. Собаки и кошки ходят в замечательных природных шубах. У меня на работе есть старый рыжий кот с объеденными ушами, я зову его - Старик, Рыжий, и он бежит, говорит дрожащий протяжный «мяу», и устраивается на моих коленях, что неудобно ни ему, ни мне. Очень хочется, чтобы Мулька приехал. Если да, то путь привезет альманах «Дружбу народов», я боюсь что по почте вдруг не дойдет. В выходной напишу подробнее. Крепко целую. Пиши. Аля

Передай от меня привет Лиле, Зине, Вере, Коту, Дм<итрию> Ник<олаевичу>[ Д. Н. Журавлеву] и Нинке [Н. П. Гордон] моей, с которой было «так мало прожито, так много пережито». Сейчас по радио передают «Письмо Татьяны». Артистку учила определенно не Лиля.

Эфрон Е. Я. и Ширкевич З. М.

«Дорогие мои Лиля и Зина! Ваше письмо с известием о смерти мамы получила вчера. Спасибо вам, что вы первые прекратили глупую ИГРУ в молчание по поводу мамы. Как жестока иногда бывает жалость!

Очень прошу вас написать мне обстоятельства ее смерти - где, когда, от какой болезни, в чьем присутствии. Был ли Мурзик при ней? Или совсем одна? Теперь, где её рукописи, привезенные в 1939 году, и последние работы, главным образом переводы, фотографии, книги, вещи? Необходимо сохранить и восстановить все, что возможно. Напишите мне, как и когда видели ее в последний раз, что она говорила. Напишите мне, где братишка, как с ним, в каких условиях живет? Я знаю, что Мулька ему помогает, но достаточно ли?

Ваше письмо, конечно, убило меня. Я никогда не думала, что мама может умереть, я никогда не думала, что родители смертны...»

... «Если бы я была с мамой, она бы не умерла. Как всю нашу жизнь, я бы несла часть ее креста, и он не раздавил бы ее...»

«...Мамины тетради я доставала наугад - и ранние, и последние, где между терпеливыми столбцами переводов навечно были вмурованы записи о передачах отцу и мне, наброски безнадежных заявлений всем, от Сталина до Фадеева, и слова: «Стихов больше писать не буду. С этим - покончено». Читала их по ночам, когда затихала коммунальная квартира. Напрасно думала я, что когда-то выплаканы все слезы - этого было не оплакать. И требовала вся эта мука не слез, а действий, не оплакивания, а воскрешения».

Из переводов А. Эфрон

<Поль Верлен>

О поэтическом наследии матери

«...Все сиротство написанного ею, но ей больше не принадлежавшего, представало мне во весь рост в каждом стихотворении... Любое, ею созданное, произведение теперь принадлежало всем и никому, оказывалось во власти любых вкусов, пристрастий, отрицаний, конъюнктур, толкований. Каждый... действуя от имени и во имя пока еще мифического «широкого читателя», был вправе нарушать и игнорировать волю автора, его замысел, менять местами краеугольное и второстепенное, клеить ярлыки, за уши притягивать, освещать, приглушать, обходить. Ибо именно в этом, как очень скоро для меня, неискушенной, выяснилось, и заключалась одна из основных задач составителей в лето господне 1955. Впрочем, мне ли, прожившей бок о бок с матерью почти всю ее творческую жизнь, было поражаться несоответствию верблюда и игольного ушка, - таланта и времени?..»

«Мы так бесконечно богаты, пока есть глаза во лбу (пусть хоть и с очками глаза!) и дыхание в груди (пусть хоть и с присвистом дыхание!) - и пока мы не утратили способность любоваться и радоваться!!»

«Хочу дожить до пенсии и пожить на пенсии и записать то, что помню о маме; я ведь очень много помню, и не «просто так», а: как писала и почему писала то-то и то-то; чему была подвластна и чем владела. Мы ведь прожили вместе целую жизнь...»