Переписка » Письма к М. А. Волошину » Предисловие

«Волошин сразу оценил и полюбил поэзию молоденькой Марины Цветаевой, пригрел ее», - писал Илья Эренбург.^[1] Действительно, отзыв Максимилиана Александровича о сборнике начинающей поэтессы был не только первым, но и самым доброжелательным. Для обостренно самолюбивой Цветаевой такое ободрение было крайне важно. «М. Волошину я обязана первым самосознанием себя как поэта», - отмечала она в 1932 г.^[2]

Большую роль в жизни М. И. Цветаевой (1892-1941) сыграла и дружба с Волошиным. «Макс в жизни женщин и поэтов был providentiel...^[3] - писала она. - Когда женщина оказывалась поэтом, или, что вернее, поэт - женщиной, его дружбе, бережности, терпению, вниманию, поклонению и сотворчеству не было конца».^[4]

Не избалованная человеческой теплотой, благодарная за каждое ее проявление, Цветаева пронесла глубокое уважение и дружеское чувство к Волошину через всю жизнь, воздав должное его памяти в очерке «История одного посвящения»,^[5] в стихотворном цикле «Ici haut»^[6] и, наконец, в блестящих по глубине проникновения воспоминаниях «Живое о живом»,^[7] несомненно лучших из всего написанного о Волошине. В этих произведениях Цветаева сама перечислила «дары», которые получила от своего старшего друга.

Первым - главным - из этих «даров» было доверие к людям. «Максу я обязана крепостью и открытостью моего рукопожатия и с ними пришедшему доверию к людям. Жила бы как прежде - не доверяла бы, как прежде; может быть, лучше было бы - но хуже».^[8] Волошину Цветаева обязана также целым рядом друзей. Она писала об этом его призвании «сводить людей, творить встречи и судьбы»: «К его собственному определению себя как коробейника идей могу прибавить и коробейника друзей».^[9] В Коктебеле, «у Макса», Цветаева познакомилась с Сергеем Яковлевичем Эфроном (1893-1941), своим будущим мужем. Объектом своеобразного преклонения стала для нее мать Волошина, Елена Оттобальдовна (1850-1923), женщина, по ее словам, «человеческой и всякой исключительности, самоценности, неповторимости».^[10] Таким же событием, «как Макс», оказалась в жизни Цветаевой встреча с поэтессой Аделаидой Герцык.^[11] В Коктебеле под эгидой «Макса» Цветаева познакомилась с А. Н. Толстым, там же началась, по сообщению А. С. Эфрон, ее дружба с Н. В. Крандиевской и состоялась ее первая встреча с О. Мандельштамом. Возможно, именно Волошин «свел» Цветаеву с К. Бальмонтом, своим давним другом; при его посредстве познакомился с ней и И. Эренбург.

Сам Коктебель, обетованная земля для многих поэтов, был еще одним бесценным «даром» Волошина. 30 августа 1921 г. Цветаева пишет его матери: «Коктебель 1911 г. - счастливейший год моей жизни, никаким российским заревам не затмить того сияния». «Одно из лучших мест на земле», - определяет она это выжженное, дикое побережье в 1931 г.^[12] И где-то в конце тридцатых годов, уже «подводя итоги», поставит Коктебель в ряд с лучшими воспоминаниями жизни: «Таруса... Коктебель да чешские деревни - вот места моей души».^[13]

У зрелой Цветаевой обнаруживается много общего с Волошиным: детскость, отталкивание от мира «взрослых», простота и неприхотливость в быту, неприязнь к «учительству» и к политике, «внецерковность», жесткая требовательность к себе. Общими были у них и непреклонная верность своим убеждениям и беспредельная любовь к поэзии.

Коктебельское лето 1911 г. было для Цветаевой неповторимым, но не единственным. В уже цитировавшемся письме к А. Тесковой она говорила, что обязана Волошину «целым рядом блаженных лет (от лето) в его прекрасном суровом Коктебеле».^[14]

Но первое знакомство их состоялось в Москве, в самом конце 1910 г. 1 декабря Цветаева дарит Волошину свой первый стихотворный сборник «Вечерний альбом»; 22 декабря датировано обращенное к Цветаевой стихотворение Волошина «К Вам душа так радостно влекома...»;^[15] 11 декабря в газете «Утро России» появляется статья Волошина «Женская поэзия», посвященная цветаевскому сборнику. С этого времени Волошин становится частым гостем в «старом доме» в Трехпрудном переулке, где жили Цветаевы. Между Мариной и Волошиным возникает переписка.

В первых числах апреля 1911 г. Цветаева уезжает в Крым и 6 и 18 апреля пишет Волошину из Гурзуфа. 26 апреля А. Герцык сообщала Волошину: «От Марины же получаю частые, полные confidences^[16] письма, из кот<орых> я, наконец, поняла всю ее детскость и непосредственность. Вчера было такое очаровательное письмо и так много в нем про вас, что мне нужно усилие, чтоб воздержаться и не послать его вам».

5 мая Цветаева впервые приехала в Коктебель, где пробыла до начала июля (8 июля датировано ее и С. Эфрона письмо к Е. О. Волошиной уже из Феодосии, по пути на Урал).

Новые встречи с Волошиным происходят в феврале 1912 г. в Москве. 11 февраля Цветаева дарит ему вторую книгу своих стихов - «Волшебный фонарь»;^[17] 27 февраля все «обормоты» (так называли себя «коктебельцы» 1911 г.) собираются у Герцык; 28 февраля С. Эфрон дарит Волошину свою книгу «Детство». На другой день Цветаева и Эфрон (к тому времени уже поженившиеся) уезжают в Италию. Оттуда (из Палермо) ими отправлена 24 марта (6 апреля) 1912 г. открытка Волошину, а затем в переписке наступает перерыв. В начале декабря 1912 г. Волошин вновь приезжает в Москву, где живет у сестер Эфрон. Отсюда он уехал только в начале апреля. В первой половине марта под маркой домашнего «издательства» М. Цветаевой и С. Эфрона «Оле-Лукойе» вышла книга Волошина «О Репине».

В конце апреля 1913 г. в Коктебель приезжает Цветаева с дочерью и мужем; здесь она пробыла до 14 августа.^[18] В Доме-музее Волошина сохранился его пейзаж (гуашью) с надписью: «Милой Марине в протянутую руку», датированный 26 апреля 1913 г. Другое свидетельство о пребывании супругов Эфрон в Коктебеле - книга Д. Мережковского «Александр Первый», подаренная с надписью: «Пра^[19] - с нежной любовью. Марина Эфрон и Сережа» - и с датой: «21 мая 1913. Коктебель».

Пробыв недолгое время в Москве (где 30 августа скончался отец, Иван Владимирович Цветаев), Марина с семьей снова едет в Крым, в Ялту. Оттуда она посылает 18 сентября фотографию своей дочери Али ее крестной Е. О. Волошиной (сохранилась в фотоархиве Дома-музея Волошина). 17 октября состоялся их переезд в Феодосию,^[20] и всю зиму 1913-1914 гг. не прекращается частое общение Волошина с Мариной и ее сестрой Анастасией (Асей) и с С. Эфроном. 10 ноября 1913 г. Волошин сообщал Ю. Оболенской: «В Феодосии поселились Марина и Сережа. Устроились они на горе, у дяди и тетки Рагозинского.^[21] Те их уплемянили <...> И об них там заботятся трогательно».^[22] 15 декабря сестра С. Я. Эфрона, Е. Я. Эфрон, писала Волошину: «Сейчас получила письмо от Марины <...> в котором она очень живо описывает вечер, проведенный у П. Н. <Лампси>, и ваш спор, и твое бешенство». 17 декабря Волошин сообщал матери в Москву: «Я каждый вечер проводил с Мариной и Асей, - говорили мы часов до 2-х, до 3-х ночи, очень дружно и хорошо».

В эту зиму сестры Цветаевы несколько раз выступали перед феодосийцами с чтением (дуэтом) стихов. Так, 24 ноября 1913 г. Цветаевы и С. Эфрон читали на вечере «Еврейского общества пособия бедным»;^[23] 15 декабря в «Вечере поэзии и музыки», устроенном феодосийским обществом приказчиков, участвовали и Цветаевы, и Волошин.^[24] Встреча Нового года в Коктебеле у Волошина, с едва не разразившимся пожаром, освещена в воспоминаниях «Живое о живом»^[25] и в письме Волошина к матери от 1 января 1914 г. 3 января все они выступали на «студенческом вечере» в феодосийской мужской гимназии.^[26]

В Феодосии сестры Цветаевы и С. Эфрон прожили всю весну 1914 г. Феодосийский художник Н. И. Хрустачев писал А. А. Шемшурину (24 марта) о своем знакомстве «с олимпийцами: М. Волошиным, поэтессой Мариной Цветаевой и ее мужем».^[27] С. Эфрон готовился держать экзамен на аттестат зрелости, и это обстоятельство задерживало их переезд в Коктебель. В дневнике Цветаевой (по сообщению А. С. Цветаевой) ее приезд туда помечен 1 июня.

Позднее А. Н. Толстой так характеризовал последний перед первой мировой войной «дачный сезон» в Крыму: «<...> легкомыслие и шаткость среди приезжих превзошли всякие размеры, словно у этих сотен тысяч городских обывателей каким-то гигантским протуберанцем, вылетевшим в одно июньское утро из раскаленного солнца, отшибло память и благоразумие».^[28] Волошин же, вспоминая этот период в одной из своих автобиографий, определил его как «летний вихрь безумия». Этот «вихрь», по-видимому, как-то задел и сестер Цветаевых. Ю. Оболенская писала 9 июля своей подруге, художнице М. Нахман, что Марина с Асей «перессорились со всеми дачниками <...> и после грандиозного скандала на днях уехали совсем из Коктебеля».^[29]

Волошин никогда не идеализировал своих друзей и отдавал себе полный отчет в слабостях и недостатках каждого из них. Так, 25 ноября 1911 г. он писал матери: «Я боюсь, что ты Марины не понимаешь: в ней есть действительно много к себе не подпускающего, замкнутого. Но я это объясняю большой полнотой ее натуры и инстинктивной самостоятельностью ума. Но эти качества еще не осознали себя в ней, и она еще слишком инстинктивно защищает свою самостоятельную жизнь, с эгоизмом молодого существа, жившего гораздо больше сердцем в мечте, чем сердцем в действительности». 11 марта 1914 г. Волошин писал ей же, что Цветаевы обе «очень по-детски страдают» самовозвеличиваньем, мыслью о своей единственности. 13 августа 1917 г., узнав о личном знакомстве Цветаевой с И. Эренбургом, Волошин написал Марине: «Что от Вашей первой встречи произошел скандал, это совершенно естественно, т<ак> к<ак> вы оба капризники и задиры». Однако, поняв человека до конца, Волошин принимал его целиком, и ни разочароваться в нем, ни «отречься» от него уже не мог. «Он меня любил и за мои недостатки»,^[30] - отмечала сама Марина.

Лето 1915 г. Цветаева снова проводила в Коктебеле, но уже без мужа, уехавшего на фронт братом милосердия. Приехала она туда, по-видимому, в конце мая с поэтессой С. Я. Парнок, с которой познакомилась и подружилась весной. Здесь произошло ее знакомство с О. Э. Мандельштамом, впервые упомянутом Е. О. Волошиной в письме к сыну от 14 июля 1915 г. (он был в Париже). 23 июля она сообщала ему же: «Марина с Парнок вчера уехали».

Весной 1916 г., возвращаясь из-за границы в Россию, Волошин на несколько дней (с 17 по 24 апреля) останавливался в Москве. Видимо, в этот короткий срок он все же нашел время повидаться с Цветаевой и был в курсе ее дел, личных и творческих. Узнав о намерении своего товарища, поэта и издателя М. О. Цетлина (псевдоним - Амари) возобновить издательство «Зёрна» (в котором вышла вторая волошинская книга стихов - «Anno mundi ardentus»), Волошин сообщил ему: «<...> сейчас же написал Марине Цветаевой в Москву, чтобы она выслала тебе рукописи своих обеих новых книг стихов и чтобы написала Есенину, т<ак> к<ак> я с ним не знаком и не знаю, где он, а она с ним хороша».^[31]

Следующие встречи Волошина с Цветаевой произошли в 1917 г. В ту зиму, с 28 декабря 1916 г. по конец апреля 1917 г., он жил с матерью в Москве, активно общаясь с деятелями искусства и литературы. 15 марта 1917 г. он, по-видимому, присутствовал на каком-то выступлении Цветаевой. Сохранялась ее запись стихотворения «Чуть светает» с припиской: «15 марта 1917 г. Литерное кресло «9» Максимилиану Александровичу Волошину. Оставить в кассе».

4 июня 1917 г. в «Речи» (№ 129) появилась волошинская статья «Голоса поэтов». Перечислив «глубоко индивидуальные голоса» старшего поколения современных поэтов, у которых «лирический голос оставался голосом декламирующим», критик отметил, что «у последних пришельцев стих подошел гораздо интимнее, теснее к разговорному голосу поэта». Слияние стиха и голоса, по его словам, «зазвучало непринужденно и свободно в поэзии Ахматовой, Марины Цветаевой, О. Мандельштама, Софии Парнок». Волошин писал: «У меня звучит в ушах последняя книга стихов Марины Цветаевой, так непохожая на ее первые полудетские книги, но я, к сожалению, не могу ссылаться на нее, так как она еще не вышла».^{[32 ]}В черновом наброске к этой статье сказано: «Марина Цветаева. То голос разумного дитя, то мальчишески ломающийся и дерзкий, то с глубоко национальными и длинными бабьими нотами».