№ 13
Москва, 3-го декабря 1911 г.
Дорогой Макс,
Вот Сережа и Марина,[1] люби их вместе или по отдельности, только непременно люби и непременно обоих. Твоя книга - прекрасная, большое спасибо и усиленное глажение по лохматой медвежьей голове за нее.[2] Макс, я уверена, что ты не полюбишь моего 2-го сборника. Ты говоришь, он должен быть лучше 1-го или он будет плох. «En poesie, comme en amour, rester a la meme place - c'est reculer?».<*> Это прекрасные слова, способные воодушевить меня, но не изменить! Сегодня вечером с 9-тичасовым поездом уезжают за границу Ася и Лиля. С 10-тичасовым едет факир.[3] Увидишь их всех в Париже. Я страшно горячо живу.
Не знаю, увидимся ли в Париже, мы там будем в январе, числа 25-го. Пока до свидания. Скоро мы с Сережей едем к Тио,[4] в Тарусу, потом в Петербург. Его старшая сестра очень враждебно ко мне относится.[5]
МЦ.
№ 14
Петербург, 10-го января 1912 г.
Милый Макс,
Сейчас я у Сережиных родственников в П<етер>бурге.[6] Я не могу любить чужого, вернее, чуждого. Я ужасно нетерпима.
Нютя[7] - очень добрая, но ужасно много говорит о культуре и наслаждении быть студентом для Сережи.
Наслаждаться - университетом, когда есть Италия, Испания, море, весна, золотые поля...
Ее интересует общество адвокатов, людей одной профессии. Я не понимаю этого очарования! И не принимаю!
Мир очень велик, жизнь безумно коротка, зачем приучаться к чуждому, к чему попытки полюбить его?
О, я знаю, что никогда не научусь любить что бы то ни было, просто, потому что слишком многое люблю непосредственно!
Уютная квартирка, муж-адвокат, жена - жена адвоката, интересующаяся «новинками литературы»...
О, к<а>к это скучно, скучно!
Дело с венчанием затягивается, - Нютя с мужем выдумывают все новые и новые комбинации экзаменов для Сережи. Они совсем его замучили. Я крепко держусь за наше заграничное путешествие.
- «Это решено».
Волшебная фраза!
За к<отор>ой обыкновенно следуют многозначительные замечания, вроде: «Да, м<ожет> б<ыть>, на это у Вас есть какие-н<и>б<удь> особенные причины?».
Я, право, считаю себя слишком достойной всей красоты мира, чтобы терпеливо и терпимо выносить каждую участь!
Тебе, Макс, наверное, довольно безразлично все, что я тебе сейчас рассказываю. Пишу все это наугад.
Пра очень трогательная, очень нас всех любит и чувствует себя среди нас, к<а>к среди очень родных. Вера очень устает, все свободное время лежит на диване. Недавно она перестала заниматься у Рабенек, м<ожет> б<ыть> Рабенек с ее группой,[8] в точности не знаю.
Пока до свидания, пиши в Москву, по прежнему адр<есу>.
Стихи скоро начнут печататься, последняя корректура ждет меня в Москве.[9]
МЦ.
P. S. Венчание наше будет за границей.[10]
№ 15
В ответ на стихотворение.[11]
Горько таить благодарность И на чуткий призыв отозваться не сметь, В приближении видеть коварность И где правда, где ложь угадать не суметь.
Горько на милое слово Принужденно шутить, одевая ответы в броню. Было время - я жаждала зова И ждала, и звала. (Я того, кто не шел, - не виню).
Горько и стыдно скрываться, Не любя, но ценя и за ценною чувствуя боль, На правдивый призыв не суметь отозваться, - Тяжело мне играть эту первую женскую роль!
МЦ.
[1] Вот Сережа и Марина - Письмо написано на обороте фотографической карточки М. Цветаевой и С. Эфрона. Очевидно, размолвка кончилась сразу же после ответа М. Волошина на предыдущее письмо М. Цветаевой. «И его ответ: спокойный, любящий, бесконечно-отрешенный, непоколебимо-уверенный, кончавшийся словами: Итак, до свидания - до следующего перекрестка! - т. е. когда снова попаду в сферу его влияния, из которой мне только кажется - вышла» (Лит. Армения, 1968, № 6, с. 100).
[2] Твоя книга - прекрасная, большое спасибо...за нее - Неизвестно, о какой книге идет речь. До этого времени у М. Волошина вышла только одна книга («Стихотворения. 1900-1910»), но ее он наверняка уже подарил М. Цветаевой.
[3] С 10-тичасовым едет факир - Имеется в виду Б. С. Трухачев.
[4] Тио - домашнее прозвище «тети» сестер Цветаевых, швейцарки Сусанны Давыдовны, второй жены их деда А. Д. Мейна и воспитательницы их матери, М. А. Мейн-Цветаевой.
[5] Его старшая сестра очень враждебно ко мне относится - Эфрон Анна Яковлевна, в замуж. Трупчинская (1883-1971), педагог, вначале была недовольна ранним браком брата.
[6] Сейчас я у Сережиных родственников в П<етер>бурге - Родственники - А. Я. Эфрон и ее муж, А. В. Трупчинский, юрисконсульт. 11 января 1912 г. Е. О. Волошина писала сыну: «Марина с Сережей уехали по делам последнего в Петербург на самый короткий срок, а очутились уже в Финляндии»,
[7] Нютя - Т. е. А. Я. Эфрон.
[8] Рабенек (Книппер) Элла Ивановна - танцмейстер, преподаватель сценического движения в Художественном театре, руководитель собственной «школы ритма и грации». М. Волошин был очень увлечен школой Э. Рабенек и пропагандировал ее в ряде статей. Танцами школы Рабенек был очарован Э. Верхарн (Верхарн Э. Московские впечатления. - Русские ведомости, 1914, № 5, 8 января).
[9] ...последняя корректура ждет меня в Москве - В Доме-музее М. Волошина в Коктебеле хранится корректурный экземпляр второго сборника М. Цветаевой «Волшебный фонарь» (М., «Оле-Лукойе», 1912) со штемпелем «Скоропечатня А. А. Левенсон. 10 января 1912», с правкой автора и надписью на титуле: «По тщательном исправлении слов и знаков разрешаю печатать в количестве 500 экз<емпляров>. Марина Цветаева». 11 февраля 1912 г. М. Цветаева подарила «Волшебный фонарь» М. Волошину с надписью: «Милому Максу с благодарностью за Коктебедь. Марина. Москва, 11 февраля 1912» (ГПБ 128/3863)
[10] Венчание наше будет за границей - Венчание М. Цветаевой и С. Эфрона состоялось в январе 1912 г. в Москве (сообщено А. И. Цветаевой).
[11] Стихотворение написано на обороте открытки с видом Феодосии; предположительно - в 1913-1914 гг.
<*> «En poesie, comme en amour, rester a la meme place - c'est reculer?» - В поэзии, как и в любви, оставаться на одном и том же месте - значит отступать (франц.).
| 
