№ 2
Таруса, 13-го июля 1908.
К[а]к часто люди расходятся из-за мелочей. Я рада, что мы с Вами снова в мире, мне не хотелось расходиться с Вами окончательно, потому что Вы - славный. Только и мне трудно будет относиться к Вам доверчиво и откровенно, к [а] к раньше. О многом буду молчать, не желая Вас обидеть, о многом - не желая быть обиженной.
Я все-таки себе удивляюсь, что первая подошла к Вам. Я очень злопамятная и никогда никому не прощала обиды (не говоря уже об извинении перед лицом меня обидевшим)[1].
Впрочем, все это Вам должно быть надоело, - давайте говорить о другом.
Погода у нас серая, ветер пахнет осенью. Хорошо теперь бродить по лесу одной. Немножко грустно, чего-то жаль.
Учу немного свою химию, много - алгебру, читаю. Прочла «Подросток» Достоевского[2]. Читали ли Вы эту вещь? Напишите - тогда можно будет поговорить о ней. Вещь по-моему глубокая, продуманная.
Приведу Вам несколько выдержек[3].
«В нашем обществе совсем не ясно, господа. Ведь Вы {Я вдруг вообразила что это я говорю с Вами и поэтому употр[ебляю] большую букву В. [Сноска М.Цветаевой].} Бога отрицаете, подвиг отрицаете, какая же косность, глухая, слепая, тупая может заставить меня действовать т[а]к, если мне выгоднее иначе. Скажите, что я отвечу чистокровному подлецу на вопрос его, почему он непременно должен быть благородным.
Что мне за дело до того, что будет через тысячу лет с человечеством, если мне за это, по Вашему» (опять, точно я Вам это говорю, хотя и я могла бы сказать нечто подобное, особенно насчет подвига), ни «любви, ни будущей жизни, ни признания за мной подвига не будет? Да черт с ним, с человечеством, и с будущим, я один только раз на свете живу!» -
---
«У многих сильных людей есть, кажется, натуральная потребность найти кого-нибудь или что-нибудь, чтобы преклониться.
Многие из очень гордых людей любят верить в Бога, особенно несколько презирающие людей. Сильному человеку иногда очень трудно перенести свою силу.
Эти люди выбирают Бога, чтоб не преклоняться перед людьми: преклоняться перед Богом не т[а]к обидно. Из них выходят чрезвычайно горячо верующие, - вернее сказать - горячо желающие верить, но желания они принимают за самую веру. Из этаких особенно часто выходят разочаровывающиеся».
---
«Самое простое понимается всегда лишь под конец, когда уже перепробовано все, что мудреней и глупей». -
---
«На свете силы многоразличны, силы воли и хотения в особенности. Есть t° кипения воды и есть t° каления красного железа». - (И здесь химия. О, Господи!)
---
«Мне вдруг захотелось выкрасть минутку из будущего и по пытать, к[а]к это я буду ходить и действовать». -
---
Вам понятно такое ощущение?
«Вообще д[о] с[их] п[ор] во всю жизнь, во всех мечтах моих о том, к [а] к я буду обращаться с людьми - у меня всегда выходит очень умно, чуть же на деле - очень глупо!
Я мигом отвечал откровенному откровенностью и тотчас же начинал любить его. Но все они тотчас меня надували и с насмешкой от меня закрывались». -
---
Не находите ли Вы, что последнее часто верно? Я без всяких намеков, Вы не думайте. Но и Вы, очень Вас прошу, обходитесь без них. Теперь я невольно над каждым словом думаю - не ехид ство ли какое.
Теперь, чтобы закончить письмо к[а]к следует спишу Вам одни стихи Евгения Тарасова[4], к[отор]ые должны Вам напомнить одно настроение в Вашей жизни[5].
- Они лежали здесь, в углу,
В грязи зловонного участка,
Их кровь, густая, словно краска
Застыла лужей на полу.
Их подбирали, не считая,
Их приносили - без числа,
На неподвижные тела
Еще не конченных кидая,
Здесь были руки - без голов,
Здесь были руки - словно плети,
Лежали скомканные дети,
Лежали трупы стариков.
У этих - лица были строги,
У тех - провалы вместо лиц,
Смотрели вверх, глядели ниц,
И были босы чьи-то ноги.
И чья-то грудь была жива,
И чьи-то пальцы шевелились,
И губы гаснущих кривились
Шепча невнятные слова...
Декабрьский день светил им скупо,
Никто не шел, чтоб им помочь...
И вот, когда настала ночь -
Живых не стало, были трупы.
И вот лежали там, в углу,
Лежали тесными рядами,
Все - с искаженными чертами
И кровь их стыла на полу.
---
Да, это посерьезнее будет, чем «намеки» и «упреки». Пишите, я всегда рада Вашим письмам. Всего лучшего.
МЦ.
[приписки]
Завидую Вашим частым поездкам, часто вспоминаю об Орловке. Спасибо за пожелание «спокойных дней», мне они не нужны, уж лучше какие ни на есть бурные, чем спокойные. Я шучу[6].
Числа до 18-го пишите в Тарусу[7], впрочем, когда я уеду - напишу и дам моск[овский] адр[ес].
Как же Вы решили насчет университета?[8]
Вы с Сережей чудаки! Сами ложатся спать, а др[угим] желают спокойной ночи. Я получила письмо среди белого дня и спать совсем не хочу.
Письмо даже на ощупь шершавое, попробуйте. А все-таки Вы славный! (Логики в посл[еднем] восклицании нет, ну да!..)
Что милая Норка, Буян, моя симпатия, Утеха и пр[очие]. Мне в настоящую минуту хочется погладить Вас по шерстке, т[о] е[сть] против.
Написала одни стихи, - настроение и мысли в вагоне 21-го июля {Здесь, вероятно, описка Цветаевой; исходя из датировки письма, следует читать: 21-го июня. Однако, если допустить описку не в дате отъезда, а в дате письма, то хронологическая последовательность писем 1908 г. становится иной: 1 - 22.07.08, 2 - 4.08.08, 3 - 13.08.08, что, на наш взгляд, отвечает большей внутренней логике переписки. К тому же выводу можно придти, если допустить наряду с упомянутой опиской в дате отъезда Цветаевой из Орловки ошибочную датировку 3-го письма; тогда хронологический ряд будет следующим: 1 - 22.06.08, 2 - 4.07. 08, 3 - 13.07.08. Впрочем, все эти хронологические (и вместе с ними логические) противоречия указывают, как уже отмечалось, на возможную неполноту сохранившейся корреспонденции Цветаевой к Юркевичу.}, когда я уехала из Орловки. Прислать? - [9]
А «больные» вопросы, Вы правы, теперь не следует затрагивать, лучше когда-нибудь потом. К[а]к хорошо, что Вы всё т[а]к чутко понимаете. Я Вас очень за это ценю.
Что Соня? Хандрит ли? Какие известия от Сережи?[10] План относительно Евг. Ив. я не оставила, дело за согл[асием] Собко[11].
|
